Ровесники конфликта
9 историй о будущем Молдовы и Приднестровья
За более чем два с половиной десятилетия, прошедшие после конфликта на Днестре, Кишиневу и Тирасполю не удалось не только залечить раны войны, но и прийти к единому пониманию истоков и причин, спровоцировавших кровопролитие. Все эти годы на двух берегах Днестра рассказывают диаметрально противоположные версии тех событий, а предложить жизнеспособную модель единого государства так никто и не смог. NM попытался оценить, в чем разошлись за эти годы два берега, что осталось общим, и могут ли они быть вместе. И попросил ответить на эти вопросы молодых людей с двух берегов Днестра — ровесников конфликта, которые родились и выросли уже в двух отдельных реальностях.
Тени прошлого
27 августа Молдова отмечает 27-ю годовщину независимости. Несколько дней спустя в Тирасполе отметят День республики: 2 сентября 1990 года Приднестровье провозгласило независимость от Молдовы и с тех пор живет как отдельное, но непризнанное государство.
Вспыхнувший в 1992 году приднестровский вооруженный конфликт остается мрачной и до сих пор не перевернутой страницей истории. Два берега так и не сумели прийти к единому пониманию истоков и причин, спровоцировавших конфликт.
Учебники новейшей истории рассказывают школьникам на двух берегах Днестра диаметрально противоположные версии тех событий. По-прежнему популярны конспирологические и геополитические теории и поиски внешнего врага.
В Кишиневе многие считают, что в 1992 году воевали с Россией, и что Москва — единственный виновник того, что произошло. В Тирасполе тоже в ходу геополитическая версия. Только вместо «русского следа» во всем видят «румынский».
Учебники новейшей истории рассказывают школьникам на двух берегах Днестра диаметрально противоположные версии тех событий. По-прежнему популярны конспирологические и геополитические теории и поиски внешнего врага.
В Кишиневе многие считают, что в 1992 году воевали с Россией, и что Москва — единственный виновник того, что произошло. В Тирасполе тоже в ходу геополитическая версия. Только вместо «русского следа» во всем видят «румынский».
По-прежнему раздельно проходят траурные мероприятия в память о сотнях погибших в боях с обеих сторон. 2 марта на правом берегу Днестра отмечают годовщину начала конфликта в защиту целостности и независимости РМ. На левом — день начала отражения вооруженной агрессии Республики Молдова против Приднестровья.
Мифотворчество по-прежнему более востребовано чем миротворчество. В моде у политиков и геополитизированной части общества — «хейтерство» и реваншизм. А любые попытки примирительного подхода, не делящего жертв, да и вообще людей с двух берегов Днестра, на своих и чужих, наталкиваются на критику и обвинения в предательстве.
Конфликт подается как игра с нулевой суммой, в которой непременно должен быть победитель и проигравший. Вместо мер доверия, о которых так много говорят, формируется общественное поле недоверия, в котором противоположная сторона — «враг», а шаги навстречу — «уступки». Так, вместо общественного запроса на урегулирование конфликта формируются условия для отторжения любой модели его разрешения.
И пока в Кишиневе и Тирасполе пугают друг друга страшилками и угрозами: «приднестровизацией» и «молдовенизацией», «рукой Москвы» и унирей с Румынией — два расколотых берега, в равной степени погрязшие в коррупции, бедности и отсутствии уверенности в будущем, остаются непривлекательными в первую очередь для собственных граждан.
Конфликт подается как игра с нулевой суммой, в которой непременно должен быть победитель и проигравший. Вместо мер доверия, о которых так много говорят, формируется общественное поле недоверия, в котором противоположная сторона — «враг», а шаги навстречу — «уступки». Так, вместо общественного запроса на урегулирование конфликта формируются условия для отторжения любой модели его разрешения.
И пока в Кишиневе и Тирасполе пугают друг друга страшилками и угрозами: «приднестровизацией» и «молдовенизацией», «рукой Москвы» и унирей с Румынией — два расколотых берега, в равной степени погрязшие в коррупции, бедности и отсутствии уверенности в будущем, остаются непривлекательными в первую очередь для собственных граждан.
Вокзал ожидания
Тех, кому доведется приехать в Бендеры по железной дороге, неподалеку от вокзала встречает «музей-паровоз». Полное его название — «Музей революционной, боевой и трудовой славы железнодорожников г. Бендеры». Бендерские железнодорожники были основной силой революционного движения края начала XX века. Сейчас «музей-паровоз» работает только по праздничным дням.
В Кишиневе на привокзальной площади приезжающих встречает «Поезд боли» — монумент в память о жертвах депортаций. Советская Молдавия в 40-е годы прошлого века пережила три волны депортаций, которые коснулись сотен тысяч человек.
В Кишиневе на привокзальной площади приезжающих встречает «Поезд боли» — монумент в память о жертвах депортаций. Советская Молдавия в 40-е годы прошлого века пережила три волны депортаций, которые коснулись сотен тысяч человек.
«Музей революционной, боевой и трудовой славы железнодорожников», Бендеры
«Поезд боли», Кишинев
Впрочем, вокзалы — что в Кишиневе, что в Тирасполе или Бендерах — последние два с половиной десятилетия работают не на прием гостей. И памятники-символы с противоположной исторической и эмоциональной нагрузкой мало что меняют в жизни ежедневно проходящих мимо людей.
Тираспольский железнодорожный вокзал. Прибытие поезда Кишинев-Москва.
Если попытаться найти символ постсоветской расколотой Молдовы, общий для двух берегов, возможно, это была бы не гроздь винограда и не мост через Днестр, а именно Вокзал. Место, откуда или бегут от бедности, отсутствия работы и отчаяния в поисках лучшей жизни, или «сидят на чемоданах». В крайнем случае ждут своего поезда в «зале ожидания».
За прошедшие после вооруженного конфликта годы численность населения на обоих берегах — в результате миграции и естественной убыли — сократилась более чем на 1 000 000 человек. И продолжает убывать.
Из числа оставшихся 56% опрошенных на правом берегу готовы при первой возможности навсегда или надолго уехать из Молдовы (данные опроса «Барометр общественного мнения» за май 2018 года). 76% считают, что у молдавской молодежи нет будущего в родной стране (данные опроса Международного республиканского института IRI за апрель 2018 года).
На левом берегу сложнее найти более или менее точную статистику миграции и опросы об этом. Но с конца 80-х численность населения здесь сократилась более чем в полтора раза — с 740 тыс. (перепись 1989 года; без учета девяти сел, впоследствии оставшихся под контролем Кишинева — около 700 тыс.) до 475 тыс. человек (перепись 2015 года, без учета подконтрольных Кишиневу сел).
За прошедшие после вооруженного конфликта годы численность населения на обоих берегах — в результате миграции и естественной убыли — сократилась более чем на 1 000 000 человек. И продолжает убывать.
Из числа оставшихся 56% опрошенных на правом берегу готовы при первой возможности навсегда или надолго уехать из Молдовы (данные опроса «Барометр общественного мнения» за май 2018 года). 76% считают, что у молдавской молодежи нет будущего в родной стране (данные опроса Международного республиканского института IRI за апрель 2018 года).
На левом берегу сложнее найти более или менее точную статистику миграции и опросы об этом. Но с конца 80-х численность населения здесь сократилась более чем в полтора раза — с 740 тыс. (перепись 1989 года; без учета девяти сел, впоследствии оставшихся под контролем Кишинева — около 700 тыс.) до 475 тыс. человек (перепись 2015 года, без учета подконтрольных Кишиневу сел).
Как Приднестровье стало угрозой
Термин «приднестровизация» вошел в молдавский политический лексикон после провала «Меморандума Козака» в 2003 году. Приднестровье и его жителей по этой логике рассматривают как угрозу, связанную с тем, что возвращение Левобережья в единый государственный организм повлияет на многие сферы жизни страны. В том числе, на баланс политических сил и внешнюю политику.
Отрицать это трудно. Реинтеграция повлияет на численность, этнический, языковой состав и структуру населения, общественные настроения и предпочтения, на расклад политических сил. Если учесть, что Молдова уже расколота примерно пополам по геополитическому признаку, добавление почти полумиллиона преимущественно русскоязычного и пророссийски настроенного населения может сказаться и на внешней политике.
Другими словами, объединенная Молдова будет уже другой Молдовой. Такая перспектива многим не по душе. Особенно тем, кто находится у власти в Кишиневе или близок к ней, и не хочет этого лишаться. Или тем, кто на первый план выдвигает узко-этнический и геополитический фактор.
По логике тех, кто говорит об опасности «приднестровизации», Приднестровье вроде бы и надо вернуть, но так, чтобы в Молдове все осталось по-прежнему. Приднестровская специфика воспринимается как нечто чуждое, враждебное — то, что надо нейтрализовать. Как на правом берегу уже третье десятилетие пытаются нейтрализовать Гагаузию и этнические сообщества.
Это диктует подход к Приднестровью как к территории, которую надо возвратить, а не к людям, которых можно привлечь к строительству общего дома. Соответственно реинтеграция воспринимается не как дорога с двусторонним движением и поиск инклюзивного решения win-win, а как «игра в одни ворота» и принуждение к капитуляции.
Отрицать это трудно. Реинтеграция повлияет на численность, этнический, языковой состав и структуру населения, общественные настроения и предпочтения, на расклад политических сил. Если учесть, что Молдова уже расколота примерно пополам по геополитическому признаку, добавление почти полумиллиона преимущественно русскоязычного и пророссийски настроенного населения может сказаться и на внешней политике.
Другими словами, объединенная Молдова будет уже другой Молдовой. Такая перспектива многим не по душе. Особенно тем, кто находится у власти в Кишиневе или близок к ней, и не хочет этого лишаться. Или тем, кто на первый план выдвигает узко-этнический и геополитический фактор.
По логике тех, кто говорит об опасности «приднестровизации», Приднестровье вроде бы и надо вернуть, но так, чтобы в Молдове все осталось по-прежнему. Приднестровская специфика воспринимается как нечто чуждое, враждебное — то, что надо нейтрализовать. Как на правом берегу уже третье десятилетие пытаются нейтрализовать Гагаузию и этнические сообщества.
Это диктует подход к Приднестровью как к территории, которую надо возвратить, а не к людям, которых можно привлечь к строительству общего дома. Соответственно реинтеграция воспринимается не как дорога с двусторонним движением и поиск инклюзивного решения win-win, а как «игра в одни ворота» и принуждение к капитуляции.
Приднестровье рассматривается не как неотъемлемая часть страны, без которой ее культурная мозаика и цивилизационный код никогда не будут полными. Не как часть общего культурного богатства и исторического наследия. Не как возможность сделать страну лучше, более конкурентоспособной, открытой, терпимой, цивилизованной — в том числе, на правом берегу.
Приднестровье воспринимается как угроза, некий враждебный осколок, который надо заставить принять правила игры. Объединенная Молдова подается не как что-то общее, а как механическое включение Левобережья в существующие на правом берегу реалии. Потому что Приднестровье по этой логике — это то, что надо «деприднестровизировать».
Как Молдова стала угрозой
Приднестровские политические элиты всегда были противниками любых моделей объединения с Молдовой. Известно, что тогда, в 2003 году, приднестровское руководство негативно восприняло план Дмитрия Козака.
Хорош был план, или нет — политики на обоих берегах спорят об этом уже 15 лет. При этом тогда провалу плана Козака едва ли где-то радовались больше, чем в Тирасполе.
Руководство непризнанной республики объявило это «точкой невозврата», после чего более невозможно говорить об объединении с Молдовой. Спустя три года этот курс закрепили на референдуме. 17 сентября 2006 года более 97% участников плебисцита проголосовали за независимость и последующее присоединение к России.
Приднестровский референдум никто не признал. Тем не менее именно на результатах референдума 2006 года основана нынешняя позиция Тирасполя по вопросу о статусе Приднестровья.
Хорош был план, или нет — политики на обоих берегах спорят об этом уже 15 лет. При этом тогда провалу плана Козака едва ли где-то радовались больше, чем в Тирасполе.
Руководство непризнанной республики объявило это «точкой невозврата», после чего более невозможно говорить об объединении с Молдовой. Спустя три года этот курс закрепили на референдуме. 17 сентября 2006 года более 97% участников плебисцита проголосовали за независимость и последующее присоединение к России.
Приднестровский референдум никто не признал. Тем не менее именно на результатах референдума 2006 года основана нынешняя позиция Тирасполя по вопросу о статусе Приднестровья.
Впоследствии представители приднестровских властей не раз говорили, что готовы провести новый референдум, если международное сообщество признает его итоги. А отсутствие реакции в Тирасполе списывают на «двойные стандарты».
Между тем и до референдума 2006 года, и особенно после него, само обсуждение темы возвращения Левобережья в состав Молдовы и тем более каких-либо моделей объединения было и остается табу в общественном и информационном поле Приднестровья.
На левом берегу Днестра не транслируют молдавские телеканалы. Высказываться в поддержку объединения там небезопасно. Сторонники единой Молдовы и даже «подозреваемые» в таких настроениях рискуют стать объектами интереса местных спецслужб и организованной травли со стороны лояльных властям общественников.
Между тем и до референдума 2006 года, и особенно после него, само обсуждение темы возвращения Левобережья в состав Молдовы и тем более каких-либо моделей объединения было и остается табу в общественном и информационном поле Приднестровья.
На левом берегу Днестра не транслируют молдавские телеканалы. Высказываться в поддержку объединения там небезопасно. Сторонники единой Молдовы и даже «подозреваемые» в таких настроениях рискуют стать объектами интереса местных спецслужб и организованной травли со стороны лояльных властям общественников.
Это один из поводов для критики приднестровского волеизъявления. Может ли считаться свободным и конкурентным голосование, если один из вариантов ответа (объединение с Молдовой) изначально поставлен вне закона как «антигосударственный» и противоречащий местной конституции? Обеспечены ли конкурентные условия для общественной дискуссии противников и сторонников объединения двух берегов Днестра?
Интересна и другая закономерность. В Тирасполе приднестровский конфликт называют геополитическим: Приднестровье исторически было с Россией, Молдова — с Румынией, поэтому после распада СССР левый берег смотрит на Восток, правый — на Запад. При этом, однако, чем больше пророссийской риторики в заявлениях того или иного молдавского политика, тем более жестко его критикуют в Тирасполе.
Мало кого из молдавских политиков на левом берегу критиковали так жестко, как Владимира Воронина и Игоря Додона, каждый из которых в разное время примеривал на себя роль «партнера Москвы». По этой логике, чем более антироссийской будет власть в Кишиневе, тем больше у приднестровской элиты аргументов для населения и для Москвы, чтобы сохранить статус-кво и себя у власти.
Интересна и другая закономерность. В Тирасполе приднестровский конфликт называют геополитическим: Приднестровье исторически было с Россией, Молдова — с Румынией, поэтому после распада СССР левый берег смотрит на Восток, правый — на Запад. При этом, однако, чем больше пророссийской риторики в заявлениях того или иного молдавского политика, тем более жестко его критикуют в Тирасполе.
Мало кого из молдавских политиков на левом берегу критиковали так жестко, как Владимира Воронина и Игоря Додона, каждый из которых в разное время примеривал на себя роль «партнера Москвы». По этой логике, чем более антироссийской будет власть в Кишиневе, тем больше у приднестровской элиты аргументов для населения и для Москвы, чтобы сохранить статус-кво и себя у власти.
Взгляд в будущее
Приднестровский конфликт на обоих берегах часто сводят к противостоянию на межэтнической и языковой почве. Правда, на мемориальных плитах, посвященных погибшим в войне 1992 года, и в Кишиневе, и в Тирасполе — молдавские, русские, украинские фамилии. Но объяснить, почему в какой-то момент люди одних и тех же национальностей (пусть и в разных пропорциях) утратили общий язык и стали смотреть друг на друга через прицелы автоматов, — сложнее.
Другая бытующая версия: у событий на Днестре не было объективных причин. Это был исключительно конфликт элит или результат внешнего вмешательства. Хотя уже в пояснительной записке к Концепции государственной национальной политики РМ, принятой в 2003 году, признается, что в конце 80-х — начале 90-х годов в Молдове произошел гражданский конфликт на межэтнической почве, который способствовал дезинтеграции и территориальному расколу страны.
Другая бытующая версия: у событий на Днестре не было объективных причин. Это был исключительно конфликт элит или результат внешнего вмешательства. Хотя уже в пояснительной записке к Концепции государственной национальной политики РМ, принятой в 2003 году, признается, что в конце 80-х — начале 90-х годов в Молдове произошел гражданский конфликт на межэтнической почве, который способствовал дезинтеграции и территориальному расколу страны.
Из пояснительной записки к Концепции государственной национальной политики РМ:
"События конца 80-х и начала 90-х годов прошлого века, инспирированные в республике радикальными политическими силами националистического толка, привели к дезинтеграции молдавского государства и общества, межэтническому противостоянию и способствовали территориальному разделу страны, который сохраняется и поныне"
Но важно не только разобраться с прошлым, но и смотреть в будущее. Немногие в Кишиневе готовы признать, что реинтеграция Молдовы — это история не только и не столько о Приднестровье. А в первую очередь — про правый берег и функционирование самого государства.
Приднестровский конфликт был и во многом остается острым и концентрированным проявлением того общественного напряжения, раскола и деградации, симптомы которых проявились и на правом берегу Днестра. И которые до сих пор не преодолены.
Решения есть. И на эти решения все чаще указывают и многие местные эксперты, и зарубежные посредники, и дипломаты, даже несмотря на ожесточенную критику, которой их за это подвергают «ястребы» из политических и экспертных кругов, извлекающие различные дивиденды из раскола общества и страны.
Это прекращение практики разделения общества на «своих» и «чужих» по национальному, языковому признаку. Это прекращение геополитической истерии и поиска внутренних и внешних «врагов». Это принятие всех темных страниц истории, а не замалчивание, отрицание или оправдание того, чему нет оправдания. Это соблюдение прав человека и прав меньшинств. Это честное исполнение достигнутых договоренностей и обязательств, например, в том, что касается функционирования Гагаузской автономии. Это, собственно, нормально функционирующее государство и по-настоящему инклюзивное общество.
Подступаться к окончательному урегулированию приднестровского конфликта, рассуждая о «приднестровизации» и не выполнив «домашнего задания», не запустив социальный диалог, — значит просто лицемерить и морочить голову людям с двух берегов Днестра и международным посредникам. Что, собственно, и происходит в приднестровском урегулировании вот уже много-много лет.
Приднестровский конфликт был и во многом остается острым и концентрированным проявлением того общественного напряжения, раскола и деградации, симптомы которых проявились и на правом берегу Днестра. И которые до сих пор не преодолены.
Решения есть. И на эти решения все чаще указывают и многие местные эксперты, и зарубежные посредники, и дипломаты, даже несмотря на ожесточенную критику, которой их за это подвергают «ястребы» из политических и экспертных кругов, извлекающие различные дивиденды из раскола общества и страны.
Это прекращение практики разделения общества на «своих» и «чужих» по национальному, языковому признаку. Это прекращение геополитической истерии и поиска внутренних и внешних «врагов». Это принятие всех темных страниц истории, а не замалчивание, отрицание или оправдание того, чему нет оправдания. Это соблюдение прав человека и прав меньшинств. Это честное исполнение достигнутых договоренностей и обязательств, например, в том, что касается функционирования Гагаузской автономии. Это, собственно, нормально функционирующее государство и по-настоящему инклюзивное общество.
Подступаться к окончательному урегулированию приднестровского конфликта, рассуждая о «приднестровизации» и не выполнив «домашнего задания», не запустив социальный диалог, — значит просто лицемерить и морочить голову людям с двух берегов Днестра и международным посредникам. Что, собственно, и происходит в приднестровском урегулировании вот уже много-много лет.
Этим проектом NM предлагает начать такой социальный диалог о будущем. Мы задали девять одинаковых вопросов о главном девяти молодым людям с левого и правого берегов Днестра. Трое из них жители правого берега. Трое — живут в Приднестровье. Еще трое родились в Приднестровье, но затем по разным причинам — учеба, работа, личные причины — перебрались на правый берег.
Эта подборка интервью не претендует на социологическую выборку. Это просто девять молодых людей. У них разные истории и взгляды на будущее. Их объединяет отсутствие ненависти и нетерпимости. А еще — взгляд в будущее, а не зацикленность на прошлом. И это дает надежду.
Эта подборка интервью не претендует на социологическую выборку. Это просто девять молодых людей. У них разные истории и взгляды на будущее. Их объединяет отсутствие ненависти и нетерпимости. А еще — взгляд в будущее, а не зацикленность на прошлом. И это дает надежду.
Александр Антониу, project-менеджер
25 лет, Кишинев
25 лет, Кишинев
Приднестровье — это Молдова?
Честно говоря, для меня это такой тяжелый вопрос. В том плане, что мне, честно говоря, все равно. Когда-то для меня это было очень важно. Я был один из тех, кто постоянно, стоя на границе, очень сильно нервничал и говорил, а почему в моей стране есть какие-то границы, почему какие-то люди проверяют мои документы? А сейчас я подумал, что это вообще не имеет никакого смысла. Молдова? Ок. Не Молдова? Не ок. Я плохо разбираюсь в политике, но я знаю, что был Будапештский меморандум, и все признали целостность Украины. А потом — бах — и ее не стало. Это все настолько относительно, и нет смысла очень сильно привязываться. Ок, Молдова, но для меня это вообще не важно...
Честно говоря, для меня это такой тяжелый вопрос. В том плане, что мне, честно говоря, все равно. Когда-то для меня это было очень важно. Я был один из тех, кто постоянно, стоя на границе, очень сильно нервничал и говорил, а почему в моей стране есть какие-то границы, почему какие-то люди проверяют мои документы? А сейчас я подумал, что это вообще не имеет никакого смысла. Молдова? Ок. Не Молдова? Не ок. Я плохо разбираюсь в политике, но я знаю, что был Будапештский меморандум, и все признали целостность Украины. А потом — бах — и ее не стало. Это все настолько относительно, и нет смысла очень сильно привязываться. Ок, Молдова, но для меня это вообще не важно...
Читать далее...
Жители с другого берега — друзья или враги?
Мне вообще все друзья. Я стараюсь идти по принципу: везде друг и нигде хозяин. Для меня там, где есть хорошие люди, они для меня друзья. В Приднестровье они, или не в Приднестровье… У меня есть друзья в Украине, Грузии, России, Румынии — где угодно.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Да. Потому что я здесь чужой с точки зрения менталитета людей. А уехать — в Европу куда-нибудь. Потому что банально с детства я сталкиваюсь с тем, что меня тут не понимают, а я не понимаю, почему меня тут не понимают. Для кого-то это смешно, а для меня очень важно. Люди не понимают, почему летом можно зайти в государственное здание в шортах. Я не понимаю, почему нельзя зайти в шортах? Для кого-то это смешно. Я крашу волосы, например. Люди считают, что это означает, что я гей, а их не любят. А я крашу, потому что эмоциональный фон такой. Музыка, которую я слушаю, для меня это очень тонко, и я дошел до какой-то такой границы, когда мне очень надоело. Машина, на которой я езжу… Попробуй поездить в Кишиневе на красном смарте. Мне нравятся страны, о которых ничего никогда не слышно с точки зрения военных конфликтов: Бельгия, Голландия, скандинавские страны. Я не знаю, кто там премьер, президент. О них ничего неизвестно и там очень круто жить.
Как относишься к власти?
Никак, я вообще к политике никак не отношусь. Моя гражданская позиция заключается в том, что она полностью отсутствует. Когда-то она была слишком идейная, и прямо была-была. Я понимаю, что власть плохая, да, все мы знаем чувака, которого все не любят. Но мы видим оппозицию, которая по факту ничем не отличается. Это люди вчерашнего дня. Если бы они пришли, было бы тоже самое.
Из-за чего был конфликт?
Вот это самая большая проблема. Потому что, я говорил, я вообще в этом не разбираюсь, потому что была война, и я ничего об этом не знаю. Вот прямо вообще ничего. И мне, если что, вообще за это не стыдно. Мне это неинтересно. Принцип, что люди, которые не знают своей истории, не имеют будущего — он для меня чужд, это бред, я вообще не знаю историю и не хочу, мне это неинтересно.
Есть работа?
Да, работа есть. Искать? Мне сложно, скорее, реализовывать все свои идеи и проекты, которые отражают мои главные интересы и хобби. Работу, которая имеет более практическое применение, обычное, легче найти. Нет, не трудно.
Боишься новой войны?
Нет, я войны не боюсь. Я понимаю, что она всегда когда-то неизбежна. Какие-то горячие точки всегда будут по миру, потому что за этим есть политические и бизнес интересы. И я ее не боюсь, потому что я никогда воевать не буду. Если в Молдове будет война, я отсюда уеду. Я никогда не пойду на передовые с автоматами. Хотя раньше сказал бы — да, пойду первым.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Родственников нет, друзей, наверное, тоже нет. Есть достаточно хорошие знакомые.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Мне кажется, никогда. Пока здесь на уровне топовых политиков не случится так, чтобы они были вместе, и пока кто-то на этом делает бизнес, — никогда не будут. И люди на самом деле… Многие из них говорят, что мы не хотим с вами, потому что вы эти… Как говорит наш президент, евроунионисты. Все вот эти смешные двусоставные слова: евроунионисты, гейфашисты и все такое.
Мне вообще все друзья. Я стараюсь идти по принципу: везде друг и нигде хозяин. Для меня там, где есть хорошие люди, они для меня друзья. В Приднестровье они, или не в Приднестровье… У меня есть друзья в Украине, Грузии, России, Румынии — где угодно.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Да. Потому что я здесь чужой с точки зрения менталитета людей. А уехать — в Европу куда-нибудь. Потому что банально с детства я сталкиваюсь с тем, что меня тут не понимают, а я не понимаю, почему меня тут не понимают. Для кого-то это смешно, а для меня очень важно. Люди не понимают, почему летом можно зайти в государственное здание в шортах. Я не понимаю, почему нельзя зайти в шортах? Для кого-то это смешно. Я крашу волосы, например. Люди считают, что это означает, что я гей, а их не любят. А я крашу, потому что эмоциональный фон такой. Музыка, которую я слушаю, для меня это очень тонко, и я дошел до какой-то такой границы, когда мне очень надоело. Машина, на которой я езжу… Попробуй поездить в Кишиневе на красном смарте. Мне нравятся страны, о которых ничего никогда не слышно с точки зрения военных конфликтов: Бельгия, Голландия, скандинавские страны. Я не знаю, кто там премьер, президент. О них ничего неизвестно и там очень круто жить.
Как относишься к власти?
Никак, я вообще к политике никак не отношусь. Моя гражданская позиция заключается в том, что она полностью отсутствует. Когда-то она была слишком идейная, и прямо была-была. Я понимаю, что власть плохая, да, все мы знаем чувака, которого все не любят. Но мы видим оппозицию, которая по факту ничем не отличается. Это люди вчерашнего дня. Если бы они пришли, было бы тоже самое.
Из-за чего был конфликт?
Вот это самая большая проблема. Потому что, я говорил, я вообще в этом не разбираюсь, потому что была война, и я ничего об этом не знаю. Вот прямо вообще ничего. И мне, если что, вообще за это не стыдно. Мне это неинтересно. Принцип, что люди, которые не знают своей истории, не имеют будущего — он для меня чужд, это бред, я вообще не знаю историю и не хочу, мне это неинтересно.
Есть работа?
Да, работа есть. Искать? Мне сложно, скорее, реализовывать все свои идеи и проекты, которые отражают мои главные интересы и хобби. Работу, которая имеет более практическое применение, обычное, легче найти. Нет, не трудно.
Боишься новой войны?
Нет, я войны не боюсь. Я понимаю, что она всегда когда-то неизбежна. Какие-то горячие точки всегда будут по миру, потому что за этим есть политические и бизнес интересы. И я ее не боюсь, потому что я никогда воевать не буду. Если в Молдове будет война, я отсюда уеду. Я никогда не пойду на передовые с автоматами. Хотя раньше сказал бы — да, пойду первым.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Родственников нет, друзей, наверное, тоже нет. Есть достаточно хорошие знакомые.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Мне кажется, никогда. Пока здесь на уровне топовых политиков не случится так, чтобы они были вместе, и пока кто-то на этом делает бизнес, — никогда не будут. И люди на самом деле… Многие из них говорят, что мы не хотим с вами, потому что вы эти… Как говорит наш президент, евроунионисты. Все вот эти смешные двусоставные слова: евроунионисты, гейфашисты и все такое.
Артем Иванов, специалист по соцсетям
22 года, Приднестровье - Кишинев
22 года, Приднестровье - Кишинев
Артем Иванов, специалист по соцсетям
22 года, Приднестровье - Кишинев
22 года, Приднестровье - Кишинев
Приднестровье — это Молдова?
Сейчас для меня, несомненно, да. Но раньше, когда я только приехал сюда, очень сильно это разделял. Сейчас, пожив и там, и там, я понимаю, что это одно целое. Люди и там, и там одинаковые, зачем это разделять?
Сейчас для меня, несомненно, да. Но раньше, когда я только приехал сюда, очень сильно это разделял. Сейчас, пожив и там, и там, я понимаю, что это одно целое. Люди и там, и там одинаковые, зачем это разделять?
Читать далее...
Жители с другого берега — друзья или враги?
Естественно, друзья. Никаких стереотипов не было никогда. Я отношусь к людям, также как они ко мне. Это не зависит от языка, на котором ты говоришь. Я узнал о стереотипах в 17-18 лет, когда стал перебираться сюда, что есть проблема с тем, что был конфликт. Я до этого жил в мире и спокойствии.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Нет, мне и здесь комфортно. Я считаю, что где бы человек ни был, если он сильно хочет чего-то добиться, он добьется. Денег можно заработать как здесь, так и в другой стране. У меня есть планы на будущее. Поэтому я хочу развиваться здесь.
Как относишься к власти?
Никак не отношусь. Я очень аполитичный человек. Я общаюсь больше в русскоязычных кругах, там больше поддерживают Додона и социалистов. Но не могу сказать, что я прямо их сторонник. Я не хочу вообще касаться этой темы, не люблю ее.
Из-за чего был конфликт?
Ты уже ответил, в 1992 году был конфликт из-за разногласий по языку, из-за запрета здесь русского языка как языка общения. Та, часть, которая является Приднестровьем, взбунтовалась. Была небольшая, но кровопролитная война на границе. После этого все и разделилось.
Есть работа?
Да, сейчас уже есть. Найти было просто: увидел пост в соцсетях, что требуется такой сотрудник. До этого были проблемы, в основном они были связаны с языком. Когда я только приехал, я вообще не понимал, знал несколько слов самых примитивных. Разговаривать совсем не умел. Но через пять лет начал понимать, сам стараюсь говорить.
Боишься новой войны?
Нет, я не вижу сильных предпосылок, весомых. В моем понимании, это вообще невероятно. Я здесь уже пять лет, не вижу весомых причин, чтобы развязывать войну.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Да, конечно, родственников больше в Приднестровье. Но основная часть друзей сейчас находится здесь.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Не знаю. Мне хотелось бы этого, но кажется, что слишком много времени уже прошло в раздельном проживании. И люди, там уже, наверное, даже не хотят. Здесь, думаю, это было бы стратегически выгодно.
Естественно, друзья. Никаких стереотипов не было никогда. Я отношусь к людям, также как они ко мне. Это не зависит от языка, на котором ты говоришь. Я узнал о стереотипах в 17-18 лет, когда стал перебираться сюда, что есть проблема с тем, что был конфликт. Я до этого жил в мире и спокойствии.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Нет, мне и здесь комфортно. Я считаю, что где бы человек ни был, если он сильно хочет чего-то добиться, он добьется. Денег можно заработать как здесь, так и в другой стране. У меня есть планы на будущее. Поэтому я хочу развиваться здесь.
Как относишься к власти?
Никак не отношусь. Я очень аполитичный человек. Я общаюсь больше в русскоязычных кругах, там больше поддерживают Додона и социалистов. Но не могу сказать, что я прямо их сторонник. Я не хочу вообще касаться этой темы, не люблю ее.
Из-за чего был конфликт?
Ты уже ответил, в 1992 году был конфликт из-за разногласий по языку, из-за запрета здесь русского языка как языка общения. Та, часть, которая является Приднестровьем, взбунтовалась. Была небольшая, но кровопролитная война на границе. После этого все и разделилось.
Есть работа?
Да, сейчас уже есть. Найти было просто: увидел пост в соцсетях, что требуется такой сотрудник. До этого были проблемы, в основном они были связаны с языком. Когда я только приехал, я вообще не понимал, знал несколько слов самых примитивных. Разговаривать совсем не умел. Но через пять лет начал понимать, сам стараюсь говорить.
Боишься новой войны?
Нет, я не вижу сильных предпосылок, весомых. В моем понимании, это вообще невероятно. Я здесь уже пять лет, не вижу весомых причин, чтобы развязывать войну.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Да, конечно, родственников больше в Приднестровье. Но основная часть друзей сейчас находится здесь.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Не знаю. Мне хотелось бы этого, но кажется, что слишком много времени уже прошло в раздельном проживании. И люди, там уже, наверное, даже не хотят. Здесь, думаю, это было бы стратегически выгодно.
Николай Кузьмин, журналист
26 лет, Тирасполь
26 лет, Тирасполь
Приднестровье — это Молдова?
Для меня Приднестровье — это не Молдова. Насколько я знаю, в Приднестровье гораздо больше русских и украинцев. Мне кажется, здесь несколько иная культура. Без сомнения, она с примесью какого-то молдавского этноса, молдавской нотки, но, тем не менее, для меня Приднестровье — это не Молдова. Для меня Приднестровье — это Приднестровье. Можно считать Приднестровье некой братской страной, очень близкой страной к Молдове, но все же Приднестровье — это не Молдова...
Для меня Приднестровье — это не Молдова. Насколько я знаю, в Приднестровье гораздо больше русских и украинцев. Мне кажется, здесь несколько иная культура. Без сомнения, она с примесью какого-то молдавского этноса, молдавской нотки, но, тем не менее, для меня Приднестровье — это не Молдова. Для меня Приднестровье — это Приднестровье. Можно считать Приднестровье некой братской страной, очень близкой страной к Молдове, но все же Приднестровье — это не Молдова...
Читать далее...
Жители с другого берега — друзья или враги?
Ну, слушайте, а вообще можно каких-то людей априори назвать врагами? Для меня это равносильно тому, что французы бы называли врагами немцев из-за того, что у них в 80-х годах XIX века, в 70-х, была война, и до этого тоже были войны, и так далее. Нет, я не думаю, что это враги или друзья — я не оцениваю такими категориями — это просто люди. Это люди, к которым тоже нужно относиться уважительно, нужно относиться как-то адекватно, но называть их… Некоторые из них — друзья, некоторые из них могут не вызывать симпатии у людей с левого берега. Но все-таки это люди в первую очередь.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Да, думаю, хотел бы. Потому что в какой-то момент в Приднестровье ты понимаешь, что достиг некоего профессионального потолка, некоего потолка в обучении. В какой-то момент ты понимаешь, что все — в Приднестровье конкретно дальше тебе стремиться некуда. И здесь уже встает вопрос, куда ехать. Ближайшие страны для нас — это, опять же, Молдова, Украина, Россия. В большинстве своем у нас люди едут в Россию. Для меня в идеале план-максимум можно описать так: я бы переехал в Скандинавию — Норвегию, Швецию, Данию. Мне нравится очень Исландия. Швейцария мне импонирует, хотя это не часть Скандинавии. В целом, план-максимум такой, а план-минимум — хотя бы в Украину перебраться.
Как относишься к власти?
С одной стороны, я отношусь негативно, с другой стороны — с пониманием. То есть я понимаю, что власть не может быть другой. Где бы ни была эта власть, будь то в России, в Украине, Молдове, в европейской какой-то стране вроде Бельгии, Голландии и других каких-то регионов — в моем восприятии власть — это люди, которые не очень хотят работать. И задача народа, журналистики, некоммерческих организаций — способствовать тому, чтобы они работали. А негативно, потому что некоторые действия наших властей мне не импонируют. Мне кажется, что они совершенно избыточны, совершенно нелогичны, они только убыточны для нашего общества.
Из-за чего был конфликт?
В моей интерпретации, конфликт произошел из-за недопонимания. Была позиция правого берега и позиция левого берега. Позиция правого берега на тот момент была излишне радикальна из-за какого-то бэкграунда Советского Союза, из-за того, что в Советском Союзе, по большей части, не было разделения на национальности, из-за этого было ущемлено национальное самосознание народа, скажем так. И поэтому Молдова хотела проявить какую-то национальную идентичность. В плане языка, в частности. И было какое-то радикальное восприятие этой идеи на левом берегу — абсолютно какое-то гипертрофированное, реакционное, скорее. И вот поэтому, в моем понимании, произошло недопонимание. Очень жаль. Как есть, так есть.
Есть работа?
Да, у меня есть работа. Я — журналист в некоммерческом секторе, в информационно-правовом центре «Априори». Сложно ли ее было найти? Я бы не сказал. Я бы сказал, что, скорее, она сама меня нашла, нежели я ее искал.
Боишься новой войны?
Слушайте, да нет. Не боюсь, потому что, с одной стороны, вероятность этого крайне мала — это первое. Второе, если будет какой-то конфликт, я не понимаю, за что здесь воевать. Я слышал комментарии очень многих военных, которые говорят: «А за что тут воевать? За «Шериф» что ли?». Я, например, отсюда уеду. Мне будет очень жаль. Мне будет жаль оттого, что люди будут гибнуть, и вообще это такой некий экономический крах для региона будет. Мне будет жаль. Но боюсь ли этого — нет.
Есть родственники на том берегу Днестра?
На этом — да, само собой: родители, бабушка, дедушка. На том — нет никого.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Я не знаю. Может быть, да. Может быть, нет. Моя субъективная позиция, что самый лучший вариант развития для Приднестровья — это признание независимости, официальное признание того, что такая страна есть. Но я понимаю, что это крайне маловероятно, это практически невозможно. И если такой вариант невозможен, то для меня оптимальным вариантом является вхождение в состав Молдовы на правах конфедерации. То есть сохранение своей конституции, своего парламента, возможно, некого чина, который будет заменять президента, формального главу республики, и так далее. Мне кажется, что непризнанность негативна сама по себе. А будет ли эта признанность в составе Молдовы или за ее пределами — я не знаю. Будут ли Приднестровье и Молдова вместе, я тоже не знаю. Может, да, а может, нет. Может, я вообще не доживу до этого момента.
Ну, слушайте, а вообще можно каких-то людей априори назвать врагами? Для меня это равносильно тому, что французы бы называли врагами немцев из-за того, что у них в 80-х годах XIX века, в 70-х, была война, и до этого тоже были войны, и так далее. Нет, я не думаю, что это враги или друзья — я не оцениваю такими категориями — это просто люди. Это люди, к которым тоже нужно относиться уважительно, нужно относиться как-то адекватно, но называть их… Некоторые из них — друзья, некоторые из них могут не вызывать симпатии у людей с левого берега. Но все-таки это люди в первую очередь.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Да, думаю, хотел бы. Потому что в какой-то момент в Приднестровье ты понимаешь, что достиг некоего профессионального потолка, некоего потолка в обучении. В какой-то момент ты понимаешь, что все — в Приднестровье конкретно дальше тебе стремиться некуда. И здесь уже встает вопрос, куда ехать. Ближайшие страны для нас — это, опять же, Молдова, Украина, Россия. В большинстве своем у нас люди едут в Россию. Для меня в идеале план-максимум можно описать так: я бы переехал в Скандинавию — Норвегию, Швецию, Данию. Мне нравится очень Исландия. Швейцария мне импонирует, хотя это не часть Скандинавии. В целом, план-максимум такой, а план-минимум — хотя бы в Украину перебраться.
Как относишься к власти?
С одной стороны, я отношусь негативно, с другой стороны — с пониманием. То есть я понимаю, что власть не может быть другой. Где бы ни была эта власть, будь то в России, в Украине, Молдове, в европейской какой-то стране вроде Бельгии, Голландии и других каких-то регионов — в моем восприятии власть — это люди, которые не очень хотят работать. И задача народа, журналистики, некоммерческих организаций — способствовать тому, чтобы они работали. А негативно, потому что некоторые действия наших властей мне не импонируют. Мне кажется, что они совершенно избыточны, совершенно нелогичны, они только убыточны для нашего общества.
Из-за чего был конфликт?
В моей интерпретации, конфликт произошел из-за недопонимания. Была позиция правого берега и позиция левого берега. Позиция правого берега на тот момент была излишне радикальна из-за какого-то бэкграунда Советского Союза, из-за того, что в Советском Союзе, по большей части, не было разделения на национальности, из-за этого было ущемлено национальное самосознание народа, скажем так. И поэтому Молдова хотела проявить какую-то национальную идентичность. В плане языка, в частности. И было какое-то радикальное восприятие этой идеи на левом берегу — абсолютно какое-то гипертрофированное, реакционное, скорее. И вот поэтому, в моем понимании, произошло недопонимание. Очень жаль. Как есть, так есть.
Есть работа?
Да, у меня есть работа. Я — журналист в некоммерческом секторе, в информационно-правовом центре «Априори». Сложно ли ее было найти? Я бы не сказал. Я бы сказал, что, скорее, она сама меня нашла, нежели я ее искал.
Боишься новой войны?
Слушайте, да нет. Не боюсь, потому что, с одной стороны, вероятность этого крайне мала — это первое. Второе, если будет какой-то конфликт, я не понимаю, за что здесь воевать. Я слышал комментарии очень многих военных, которые говорят: «А за что тут воевать? За «Шериф» что ли?». Я, например, отсюда уеду. Мне будет очень жаль. Мне будет жаль оттого, что люди будут гибнуть, и вообще это такой некий экономический крах для региона будет. Мне будет жаль. Но боюсь ли этого — нет.
Есть родственники на том берегу Днестра?
На этом — да, само собой: родители, бабушка, дедушка. На том — нет никого.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Я не знаю. Может быть, да. Может быть, нет. Моя субъективная позиция, что самый лучший вариант развития для Приднестровья — это признание независимости, официальное признание того, что такая страна есть. Но я понимаю, что это крайне маловероятно, это практически невозможно. И если такой вариант невозможен, то для меня оптимальным вариантом является вхождение в состав Молдовы на правах конфедерации. То есть сохранение своей конституции, своего парламента, возможно, некого чина, который будет заменять президента, формального главу республики, и так далее. Мне кажется, что непризнанность негативна сама по себе. А будет ли эта признанность в составе Молдовы или за ее пределами — я не знаю. Будут ли Приднестровье и Молдова вместе, я тоже не знаю. Может, да, а может, нет. Может, я вообще не доживу до этого момента.
Кристина Кастравец, студентка
21 год, Кишинев
21 год, Кишинев
Приднестровье — это Молдова?
Для меня — да. Там много молдаван, и они тоже граждане Республики Молдова. Поэтому для меня — да...
Для меня — да. Там много молдаван, и они тоже граждане Республики Молдова. Поэтому для меня — да...
Читать далее...
Жители с другого берега — друзья или враги?
Я сторонница мира и дружелюбия. У меня нигде нет врагов. И братья, живущие за Днестром, — наши братья. Я всегда к ним относилась хорошо. У меня была возможность пообщаться с людьми из-за Днестра — в колледже, где раньше училась.
Хотела бы уехать отсюда и куда?
Пока что хочу путешествовать. У меня еще нет 100-процентного решения, что я хочу уехать из моей страны. Я пока патриотка. Пока хочу быть дома, работать дома, иметь семью дома. Если ситуация в стране не позволит этого, думаю, уеду.
Как относишься к власти?
Это не власть, которая думает о народе. Думают только о своем благосостоянии, только о деньгах. Не думают о людях, которые каждый день уезжают за границу, не думают о детях, оставленных дома, о пожилых людях. Не думают, что Молдова через несколько десятилетий останется без людей.
Из-за чего был конфликт?
Была война между правым и левым берегом Днестра. Война, у которой было два лагеря: с одной стороны были молдаване, поддерживаемые румынами, с другой — сепаратисты из Приднестровья, поддерживаемые русскими и украинскими волонтерами. Я думаю, тут большую роль сыграли и советские власти, которые не хотели терять эту территорию между Днестром и Прутом. И думаю, что именно они повлияли, чтобы сепаратистские власти выгнали из Приднестровья все органы, которые подчинялись Молдове. Многие называют этот конфликт войной за независимость, то есть войной за независимость Республики Молдова от российских сил. Многие эксперты, историки говорят об этом. И я тоже думаю, что так было.
Есть работа?
Я год работала бухгалтером, а потом оставила, потому что нужно знать, когда остановиться. Хочу новый опыт , новую сферу деятельности. Чтобы быть хорошим менеджером, нужен опыт из разных областей. Предложений сейчас очень много, но условия труда, зарплаты — не такие, как ждут все молдаване.
Боишься новой войны?
Да, очень боюсь войны. Потому что очень люблю семью, друзей и не хочу, чтобы то, что я люблю, подверглось воздействию жестокой и кровавой силы. Не могу сказать, насколько это вероятно. Надеюсь, что не будет, потому что мы не враги с людьми из-за Днестра. Мы все люди, сторонники демократии. Не думаю, что это единственный выход из ситуации. Но до тех пор, пока у нас есть политическая нестабильность, а за Днестром есть российское влияние, – эта вероятность есть. Но, надеюсь, это никогда не произойдет.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Нет. К сожалению, нет.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Хочу верить, что да, потому что мы очень близки друг другу, мы не чужие. Было много попыток, чтобы мы были вместе. К сожалению, власти с левого берега не допускают этого. Не знаю, случится ли это, но, надеюсь, что будет единая страна без разделения. Мы и так очень маленькие, чтобы разделяться. Знаете, где больше людей, там больше силы. Надеюсь, что в итоге будет единство и будем одной семьей.
Я сторонница мира и дружелюбия. У меня нигде нет врагов. И братья, живущие за Днестром, — наши братья. Я всегда к ним относилась хорошо. У меня была возможность пообщаться с людьми из-за Днестра — в колледже, где раньше училась.
Хотела бы уехать отсюда и куда?
Пока что хочу путешествовать. У меня еще нет 100-процентного решения, что я хочу уехать из моей страны. Я пока патриотка. Пока хочу быть дома, работать дома, иметь семью дома. Если ситуация в стране не позволит этого, думаю, уеду.
Как относишься к власти?
Это не власть, которая думает о народе. Думают только о своем благосостоянии, только о деньгах. Не думают о людях, которые каждый день уезжают за границу, не думают о детях, оставленных дома, о пожилых людях. Не думают, что Молдова через несколько десятилетий останется без людей.
Из-за чего был конфликт?
Была война между правым и левым берегом Днестра. Война, у которой было два лагеря: с одной стороны были молдаване, поддерживаемые румынами, с другой — сепаратисты из Приднестровья, поддерживаемые русскими и украинскими волонтерами. Я думаю, тут большую роль сыграли и советские власти, которые не хотели терять эту территорию между Днестром и Прутом. И думаю, что именно они повлияли, чтобы сепаратистские власти выгнали из Приднестровья все органы, которые подчинялись Молдове. Многие называют этот конфликт войной за независимость, то есть войной за независимость Республики Молдова от российских сил. Многие эксперты, историки говорят об этом. И я тоже думаю, что так было.
Есть работа?
Я год работала бухгалтером, а потом оставила, потому что нужно знать, когда остановиться. Хочу новый опыт , новую сферу деятельности. Чтобы быть хорошим менеджером, нужен опыт из разных областей. Предложений сейчас очень много, но условия труда, зарплаты — не такие, как ждут все молдаване.
Боишься новой войны?
Да, очень боюсь войны. Потому что очень люблю семью, друзей и не хочу, чтобы то, что я люблю, подверглось воздействию жестокой и кровавой силы. Не могу сказать, насколько это вероятно. Надеюсь, что не будет, потому что мы не враги с людьми из-за Днестра. Мы все люди, сторонники демократии. Не думаю, что это единственный выход из ситуации. Но до тех пор, пока у нас есть политическая нестабильность, а за Днестром есть российское влияние, – эта вероятность есть. Но, надеюсь, это никогда не произойдет.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Нет. К сожалению, нет.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Хочу верить, что да, потому что мы очень близки друг другу, мы не чужие. Было много попыток, чтобы мы были вместе. К сожалению, власти с левого берега не допускают этого. Не знаю, случится ли это, но, надеюсь, что будет единая страна без разделения. Мы и так очень маленькие, чтобы разделяться. Знаете, где больше людей, там больше силы. Надеюсь, что в итоге будет единство и будем одной семьей.
Татьяна Султанова, студентка
20 лет, Рыбница-Кишинев
20 лет, Рыбница-Кишинев
Приднестровье — это Молдова?
На бытовом уровне Приднестровье не Молдова. Там все другое. Когда я приезжаю в Приднестровье, у меня нет ощущения, что я в Молдове. Там люди говорят, в основном, на русском языке. Там другие деньги, другое правительство. На бытовом уровне я не могу в Рыбнице снять деньги с молдавской банковской карты, мне приходится ехать в соседнюю Резину. И там снимать...
На бытовом уровне Приднестровье не Молдова. Там все другое. Когда я приезжаю в Приднестровье, у меня нет ощущения, что я в Молдове. Там люди говорят, в основном, на русском языке. Там другие деньги, другое правительство. На бытовом уровне я не могу в Рыбнице снять деньги с молдавской банковской карты, мне приходится ехать в соседнюю Резину. И там снимать...
Читать далее...
Жители с другого берега — друзья или враги?
Я не привыкла делить людей по национальностям или по месту, откуда они произошли. Я сама не знаю, какой я национальности: наполовину украинка, наполовину молдаванка. Раз я сама не знаю, то чего я буду говорить про других. Все зависит от человека, как он ко мне относится и что делает, и вообще не зависит от происхождения.
Хотела бы уехать отсюда и куда?
Пока что я не хочу отсюда уезжать. У меня тут живет мама, и я не хочу ее сейчас оставлять. Я учусь в университете, хочу его окончить и, возможно, поступить на магистратуру. И я хочу тут заниматься профессиональной деятельностью. Мне кажется, по моей профессии, журналистике, мне было бы сложно работать в другой стране. Мне было бы удобнее работать в той стране, в которой я выросла и выучилась.
Как относишься к власти?
Я хотела бы жить в более демократичной стране. И, допустим, недавние события , когда у нас не признали выборы — меня это просто поражает. Мне кажется, это издевательство над избирателями. Мне кажется, что наши власти могли бы лучше бороться с коррупцией, развивать страну. И мне кажется, в стране, в которой власти хорошо работают, не смогли бы украсть миллиард.
Из-за чего был конфликт?
В 1992 году после развала СССР оказалось, что Левобережная и Правобережная Молдова хотят идти разными путями, что в Молдове были какие-то националистические лозунги. Люди хотели объединения с Румынией, хотели запретить русский язык, а в Приднестровье были настроены пророссийски, хотели говорить на русском языке, там была российская армия. Из-за этого они не могли найти решение, началась война, погибло очень много людей в Дубоссарах, Григориополе, особенно в Бендерах.
Есть работа?
Сейчас у меня нет работы, сейчас я учусь и стажируюсь по своей профессии. Но я надеюсь, что найду работу, потому что на рынке есть предложение, на которое я могла бы согласиться, но нужно больше опыта.
Боишься новой войны?
Я очень боюсь войны — это жизнь людей, тут уже даже перестаешь бояться за жизнь твоих знакомых, начинаешь бояться за жизни всех, даже тех, кого не знаешь. Не важно, с левого или правого берега. Вообще, мне кажется, что у людей с левого и правого берегов нет каких-то социальных разногласий. Это просто политика, а люди между собой не враждуют.
Есть родственники на том берегу Днестра?
У меня есть друзья и родственники на левом берегу. Я там выросла, у меня там семья, одноклассники, много друзей именно в Рыбнице. И тут, когда приехала в университет, тоже познакомилась с людьми, у меня тут родственники и друзья с севера и с юга Молдовы.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Должен же решиться конфликт, который продолжается 26 лет. Не может это продолжаться долго. Я думаю, что они объединятся — Приднестровье и Молдова. Но когда это произойдет, не могу сказать.
Я не привыкла делить людей по национальностям или по месту, откуда они произошли. Я сама не знаю, какой я национальности: наполовину украинка, наполовину молдаванка. Раз я сама не знаю, то чего я буду говорить про других. Все зависит от человека, как он ко мне относится и что делает, и вообще не зависит от происхождения.
Хотела бы уехать отсюда и куда?
Пока что я не хочу отсюда уезжать. У меня тут живет мама, и я не хочу ее сейчас оставлять. Я учусь в университете, хочу его окончить и, возможно, поступить на магистратуру. И я хочу тут заниматься профессиональной деятельностью. Мне кажется, по моей профессии, журналистике, мне было бы сложно работать в другой стране. Мне было бы удобнее работать в той стране, в которой я выросла и выучилась.
Как относишься к власти?
Я хотела бы жить в более демократичной стране. И, допустим, недавние события , когда у нас не признали выборы — меня это просто поражает. Мне кажется, это издевательство над избирателями. Мне кажется, что наши власти могли бы лучше бороться с коррупцией, развивать страну. И мне кажется, в стране, в которой власти хорошо работают, не смогли бы украсть миллиард.
Из-за чего был конфликт?
В 1992 году после развала СССР оказалось, что Левобережная и Правобережная Молдова хотят идти разными путями, что в Молдове были какие-то националистические лозунги. Люди хотели объединения с Румынией, хотели запретить русский язык, а в Приднестровье были настроены пророссийски, хотели говорить на русском языке, там была российская армия. Из-за этого они не могли найти решение, началась война, погибло очень много людей в Дубоссарах, Григориополе, особенно в Бендерах.
Есть работа?
Сейчас у меня нет работы, сейчас я учусь и стажируюсь по своей профессии. Но я надеюсь, что найду работу, потому что на рынке есть предложение, на которое я могла бы согласиться, но нужно больше опыта.
Боишься новой войны?
Я очень боюсь войны — это жизнь людей, тут уже даже перестаешь бояться за жизнь твоих знакомых, начинаешь бояться за жизни всех, даже тех, кого не знаешь. Не важно, с левого или правого берега. Вообще, мне кажется, что у людей с левого и правого берегов нет каких-то социальных разногласий. Это просто политика, а люди между собой не враждуют.
Есть родственники на том берегу Днестра?
У меня есть друзья и родственники на левом берегу. Я там выросла, у меня там семья, одноклассники, много друзей именно в Рыбнице. И тут, когда приехала в университет, тоже познакомилась с людьми, у меня тут родственники и друзья с севера и с юга Молдовы.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Должен же решиться конфликт, который продолжается 26 лет. Не может это продолжаться долго. Я думаю, что они объединятся — Приднестровье и Молдова. Но когда это произойдет, не могу сказать.
Александр Москалюк, программист-фрилансер
23 года, Кишинев
23 года, Кишинев
Приднестровье — это Молдова?
Нет, нет. Потому что это другое… не государство, но там у людей другая культура, территория. Законы отличаются и так далее. Как это может быть одно и то же государство? Это странно...
Нет, нет. Потому что это другое… не государство, но там у людей другая культура, территория. Законы отличаются и так далее. Как это может быть одно и то же государство? Это странно...
Читать далее...
Жители с другого берега — друзья или враги?
Нет стереотипов. Конечно же, друзья. Мы ведь живем рядом, они не могут быть врагами, существуем вместе без проблем. Общаемся каждый день, дружим. Я езжу часто в Приднестровье на отдых. Почти кажется, как будто одна и та же страна, будто бы одна и та же культура. Возможно, потому что я русскоязычный, и мне проще с приднестровцами общаться.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Да, возможно, я бы хотел отсюда уехать. Скорее всего, в какую-то высокоразвитую страну: Германию, Англию, США. Просто потому, что у нас полный трэш с инфраструктурой, у нас некуда пойти. Даже если просто хочешь прогуляться в парке, то идешь по разбитым дорогам и так далее. Очень некомфортно.
Как относишься к власти?
Мне кажется, ее вообще просто нет. Мне кажется, у нас есть теневая власть в лице Влада Плахотнюка. Он управляет всеми рычагами в стране, делает все что хочет. Юридически то президента нет несколько месяцев, то примара нет несколько месяцев, вообще полный беспорядок.
Из-за чего был конфликт?
Я на 100% не уверен, знаю из учебников истории, это давно было. Приднестровская часть МССР не хотела объединяться с Молдовой, хотела независимости. Молдаване это посчитали сепаратизмом, был конфликт. Я не уверен на 100% в этом. Я точно знаю, что была война, но не знаю, зачем и почему.
Есть работа?
Мне сложно было найти работу. Я работаю фрилансером, из дома — это довольно удобно. Если бы мне нужно было найти работу в Молдове, возможно, было бы попроще. Но я хотел получить опыт работы удаленно, поэтому было сложнее.
Боишься новой войны?
Конечно, боюсь. Никто не хочет войны. Если говорить про Молдову, то вполне может быть, вероятно 20-30%. У нас очень сильная социальная разрозненность. Те, кто говорят по-молдавски, не очень любят тех, кто говорит по-русски, и так далее. Это очень чувствуется даже в повседневной жизни. Но чтобы какие-то конкретные военные действия начались без причины, я не думаю, что что-то может произойти. И 100% будут какие-то предпосылки. И вот, кстати, эти протесты, которые были в центре города, тоже очень пугающие, потому что они слегка напоминают то, что в Украине происходило.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Да, конечно, жена моего брата из Приднестровья. Из ее семьи я дружу со многими людьми. Со мной учился парень из Приднестровья, которого я хорошо знаю, но он сейчас за границей. То есть много друзей из Приднестровья.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Если смотреть реалистично, то не уверен. Потому что у нас как-то очень все слабо развивается. Я интересовался кантональной системой в Швейцарии… Если бы мы реализовали в стране такую вещь, у нас вообще было бы все шикарно. Там в Швейцарии пять официальных языков: французы живут на своей территории, немцы на своей территории, итальянцы на своей. Общаются друг с другом без проблем. Кому нужно поехать в другой кантон, без проблем они поехали. У нас тоже есть предпосылки для этого. Приднестровцы и север Молдовы могут выделиться в русскоязычные территории с официальным русским языком. Гагаузия может — с гагаузским языком. И это все будет в рамках федерации, конфедерации, и это очень интересная политическая система. У нас в Молдове она подошла бы в самый раз.
Нет стереотипов. Конечно же, друзья. Мы ведь живем рядом, они не могут быть врагами, существуем вместе без проблем. Общаемся каждый день, дружим. Я езжу часто в Приднестровье на отдых. Почти кажется, как будто одна и та же страна, будто бы одна и та же культура. Возможно, потому что я русскоязычный, и мне проще с приднестровцами общаться.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Да, возможно, я бы хотел отсюда уехать. Скорее всего, в какую-то высокоразвитую страну: Германию, Англию, США. Просто потому, что у нас полный трэш с инфраструктурой, у нас некуда пойти. Даже если просто хочешь прогуляться в парке, то идешь по разбитым дорогам и так далее. Очень некомфортно.
Как относишься к власти?
Мне кажется, ее вообще просто нет. Мне кажется, у нас есть теневая власть в лице Влада Плахотнюка. Он управляет всеми рычагами в стране, делает все что хочет. Юридически то президента нет несколько месяцев, то примара нет несколько месяцев, вообще полный беспорядок.
Из-за чего был конфликт?
Я на 100% не уверен, знаю из учебников истории, это давно было. Приднестровская часть МССР не хотела объединяться с Молдовой, хотела независимости. Молдаване это посчитали сепаратизмом, был конфликт. Я не уверен на 100% в этом. Я точно знаю, что была война, но не знаю, зачем и почему.
Есть работа?
Мне сложно было найти работу. Я работаю фрилансером, из дома — это довольно удобно. Если бы мне нужно было найти работу в Молдове, возможно, было бы попроще. Но я хотел получить опыт работы удаленно, поэтому было сложнее.
Боишься новой войны?
Конечно, боюсь. Никто не хочет войны. Если говорить про Молдову, то вполне может быть, вероятно 20-30%. У нас очень сильная социальная разрозненность. Те, кто говорят по-молдавски, не очень любят тех, кто говорит по-русски, и так далее. Это очень чувствуется даже в повседневной жизни. Но чтобы какие-то конкретные военные действия начались без причины, я не думаю, что что-то может произойти. И 100% будут какие-то предпосылки. И вот, кстати, эти протесты, которые были в центре города, тоже очень пугающие, потому что они слегка напоминают то, что в Украине происходило.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Да, конечно, жена моего брата из Приднестровья. Из ее семьи я дружу со многими людьми. Со мной учился парень из Приднестровья, которого я хорошо знаю, но он сейчас за границей. То есть много друзей из Приднестровья.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Если смотреть реалистично, то не уверен. Потому что у нас как-то очень все слабо развивается. Я интересовался кантональной системой в Швейцарии… Если бы мы реализовали в стране такую вещь, у нас вообще было бы все шикарно. Там в Швейцарии пять официальных языков: французы живут на своей территории, немцы на своей территории, итальянцы на своей. Общаются друг с другом без проблем. Кому нужно поехать в другой кантон, без проблем они поехали. У нас тоже есть предпосылки для этого. Приднестровцы и север Молдовы могут выделиться в русскоязычные территории с официальным русским языком. Гагаузия может — с гагаузским языком. И это все будет в рамках федерации, конфедерации, и это очень интересная политическая система. У нас в Молдове она подошла бы в самый раз.
Лиза Наливайко, работает в тираспольском симфоническом оркестре
21 год, Тирасполь
21 год, Тирасполь
Приднестровье — это Молдова?
Приднестровье — это Приднестровье. Это отдельная республика, непризнанная...
Приднестровье — это Приднестровье. Это отдельная республика, непризнанная...
Читать далее...
Жители с другого берега — друзья или враги?
Ну, не думаю, что враги. Кто хочет дружить, тот будет, кто не хочет, тот не будет. Но я не отношусь к ним как к врагам, больше как к друзьям, конечно. Все знакомые из Молдовы, с которыми я общалась и общаюсь, нормально относятся к Приднестровью, абсолютно спокойно, дружелюбно. Бывали, конечно, случаи. Как-то мы были с мужем в Резине, он из Резины, молдаванин, и к нам приходили журналисты, нет, не журналисты, а представители депутатов, говорили о том, что Приднестровье на самом деле сепаратисты, они не правы, они отделились. Это же история. Вы — часть Молдовы, как вы это не понимаете? Я пыталась поговорить с этой женщиной, объяснить, типа, вы что, не знаете историю? Какая у вас история и у нас — совсем другая. Мы были частью России всегда. Кто-то даже и слушать этого не хочет. И в итоге эта женщина сказала: «Ла реведере», и ушла. Поругались немного.
Хотела бы уехать отсюда и куда?
Да, есть планы уехать в Россию, потому что моя работа не позволяет мне в моей стране зарабатывать столько, сколько нужно моей семье. А вот в России, например, это, действительно, удобно и возможно, никаких проблем. У артиста оркестра отличная зарплата.. Только из-за денег, так скажем. А, конечно же, страна сама по себе, климат очень удобный, уютный. Люди тоже идут навстречу, любые проблемы… Никто не откажет из знакомых… А там, я знаю, что в России бывает, что всем просто пофиг на тебя, как бы ты там не просил помощи и не обращался. Вот это… меня не очень тянет из-за этого.
Как относишься к власти?
К президенту лично? Ну, вообще, я считаю, что многие вещи они пропускают… Многие вещи упускают из виду по каким-то своим причинам. Может быть, все проплачено, может быть, им это выгодно, чтобы люди жили бедно. Они сами наживаются на нас.
Из-за чего был конфликт?
Я знаю, что Молдова захотела перейти на латиницу, это, прямо скажем, румынский язык, можно так назвать. А Приднестровье не захотело переходить на латиницу, поэтому произошел конфликт. Молдова напала на Приднестровье. Вот это причина, я знаю.
Есть работа?
Работу мне нашел мой преподаватель, то есть мне Институт искусств нашел работу. И на работе мне очень нравится, я очень счастлива, что у меня такая работа — я бы на нее бесплатно ходила. Но, увы, наш мир тоже не бесплатный. Поэтому так.
Боишься новой войны?
Войны, конечно, никто не хочет, но я не думаю, что это произойдет очень страшно. Я уверена в том, что Россия нас защитит. Потому что мой папа — военнослужащий Российской армии, и я уверена в помощи, потому что мы не останемся тут разгромленными, разбитыми, уничтоженными.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Да, у меня в Молдове свекор живет. И очень жалуется, что пенсия маленькая. А так он не работает, он рыбак. Все равно не приветствует все, что там в Молдове происходит. А кум — мэр города. Короче, все равно, несмотря на все привилегии, все равно тяжко.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Нет, я бы не хотела, чтобы они были вместе. Я хочу, чтобы Приднестровье было отдельной республикой, потому что оно к этому стремится — наши политики к этому стремятся. И если будет объединение, это будет бессмыслица этих всех 28 лет. Двадцать восемь лет в никуда, получается. Мы 28 лет добиваемся признания, добиваемся самостоятельности. Нет, с Молдовой быть не надо, лучше с Россией. Как и прежде.
Ну, не думаю, что враги. Кто хочет дружить, тот будет, кто не хочет, тот не будет. Но я не отношусь к ним как к врагам, больше как к друзьям, конечно. Все знакомые из Молдовы, с которыми я общалась и общаюсь, нормально относятся к Приднестровью, абсолютно спокойно, дружелюбно. Бывали, конечно, случаи. Как-то мы были с мужем в Резине, он из Резины, молдаванин, и к нам приходили журналисты, нет, не журналисты, а представители депутатов, говорили о том, что Приднестровье на самом деле сепаратисты, они не правы, они отделились. Это же история. Вы — часть Молдовы, как вы это не понимаете? Я пыталась поговорить с этой женщиной, объяснить, типа, вы что, не знаете историю? Какая у вас история и у нас — совсем другая. Мы были частью России всегда. Кто-то даже и слушать этого не хочет. И в итоге эта женщина сказала: «Ла реведере», и ушла. Поругались немного.
Хотела бы уехать отсюда и куда?
Да, есть планы уехать в Россию, потому что моя работа не позволяет мне в моей стране зарабатывать столько, сколько нужно моей семье. А вот в России, например, это, действительно, удобно и возможно, никаких проблем. У артиста оркестра отличная зарплата.. Только из-за денег, так скажем. А, конечно же, страна сама по себе, климат очень удобный, уютный. Люди тоже идут навстречу, любые проблемы… Никто не откажет из знакомых… А там, я знаю, что в России бывает, что всем просто пофиг на тебя, как бы ты там не просил помощи и не обращался. Вот это… меня не очень тянет из-за этого.
Как относишься к власти?
К президенту лично? Ну, вообще, я считаю, что многие вещи они пропускают… Многие вещи упускают из виду по каким-то своим причинам. Может быть, все проплачено, может быть, им это выгодно, чтобы люди жили бедно. Они сами наживаются на нас.
Из-за чего был конфликт?
Я знаю, что Молдова захотела перейти на латиницу, это, прямо скажем, румынский язык, можно так назвать. А Приднестровье не захотело переходить на латиницу, поэтому произошел конфликт. Молдова напала на Приднестровье. Вот это причина, я знаю.
Есть работа?
Работу мне нашел мой преподаватель, то есть мне Институт искусств нашел работу. И на работе мне очень нравится, я очень счастлива, что у меня такая работа — я бы на нее бесплатно ходила. Но, увы, наш мир тоже не бесплатный. Поэтому так.
Боишься новой войны?
Войны, конечно, никто не хочет, но я не думаю, что это произойдет очень страшно. Я уверена в том, что Россия нас защитит. Потому что мой папа — военнослужащий Российской армии, и я уверена в помощи, потому что мы не останемся тут разгромленными, разбитыми, уничтоженными.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Да, у меня в Молдове свекор живет. И очень жалуется, что пенсия маленькая. А так он не работает, он рыбак. Все равно не приветствует все, что там в Молдове происходит. А кум — мэр города. Короче, все равно, несмотря на все привилегии, все равно тяжко.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Нет, я бы не хотела, чтобы они были вместе. Я хочу, чтобы Приднестровье было отдельной республикой, потому что оно к этому стремится — наши политики к этому стремятся. И если будет объединение, это будет бессмыслица этих всех 28 лет. Двадцать восемь лет в никуда, получается. Мы 28 лет добиваемся признания, добиваемся самостоятельности. Нет, с Молдовой быть не надо, лучше с Россией. Как и прежде.
Роман Максимов, тур-гид по Приднестровью
24 года, Тирасполь
24 года, Тирасполь
Приднестровье — это Молдова?
Приднестровье это что-то более необычное, чем просто сказать — Молдова. Потому что, если ты просто скажешь — Молдова, то мне кажется, это самообман. Потому что мы жили уже 25 лет, имея границу, и все время, например, мне в школе, родители, друзья говорили: «Мы — не молдаване, мы — не Молдова», и тому подобное. Если вы спрашиваете, как для меня, то, например, когда я еду куда-то путешествовать, то я всегда говорю, что я из Молдовы изначально, особенно, если я не хочу объяснять, что такое Приднестровье...
Приднестровье это что-то более необычное, чем просто сказать — Молдова. Потому что, если ты просто скажешь — Молдова, то мне кажется, это самообман. Потому что мы жили уже 25 лет, имея границу, и все время, например, мне в школе, родители, друзья говорили: «Мы — не молдаване, мы — не Молдова», и тому подобное. Если вы спрашиваете, как для меня, то, например, когда я еду куда-то путешествовать, то я всегда говорю, что я из Молдовы изначально, особенно, если я не хочу объяснять, что такое Приднестровье...
Читать далее...
Жители с другого берега — друзья или враги?
Друзья, сто процентов. У меня там друзей очень много. И я там нашел очень много интересных людей.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Да, хотел бы, конечно, уехать отсюда. Но на данным момент мне нравится моя работа, мне нравится то, что я делаю. Я встречаю очень много интересных людей. Но в будущем — я думаю, что образование, учеба намного лучше в тех местах, в которые я хотел бы поехать. Ну, я рассматриваю Европу, возможно даже, недалеко отсюда.
Как относишься к власти?
Сложный вопрос, к власти нельзя относиться однобоко. То есть нынешняя власть, которая сейчас поменялась… Мне нравятся некоторые нюансы, от которых она избавилась, от некоторой бюрократии, от которой она избавилась с предыдущим президентом. Но при этом всем, это власть, опять же, однобокая. Это часть одной здесь фирмы — все прекрасно знают какой — и это не идет в ногу с развитием, это полностью противоречит развитию.
Из-за чего был конфликт?
В 92-м году? Я родился через год. Ну, у меня отец воевал, на стороне Приднестровья. На тот момент он закончил военный университет, и он мне много чего рассказывал, то есть он просто вынужден был идти. Что я из всего этого понял, что это совершенно глупая, никчемная, никому не нужная война, которая была на каком-то непонятном конфликте — языковом, как я понимаю, но при этом языкового конфликта как такового и не существует. Это было просто то время, когда мультикультурный народ просто начал территориально воевать друг за другом, потому что им так сказали.
Есть работа?
Официально работы нет, поэтому приходится каким-то образом хитрить и подрабатывать. То есть, если у меня сейчас есть работа, то сезонная, так как люди путешествуют обычно мало сюда, но если путешествуют, то они едут сюда только летом, в основном. А зимой мне приходится либо искать что-то на стороне, либо работать через интернет, фрилансить, либо уезжать отсюда.
Боишься новой войны?
Нет, я совершенно спокоен. Более чем. Не люблю паранойю в людях, когда они говорят о войне. Они живут просто каждый день, смотря телевизор. То, что они видят там каждый день — там, сверху говорят, что будет война, будет война. Точно не будет. Слишком много интересов внешних, чтобы ее не было.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Нет, на том берегу нет.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Молдове было бы выгодней быть вместе, экономически. То есть, например, олигархам — им невыгодно. Людям, у которых интересы денежные, которые уже у власти, им невыгодно. А простым людям, которые как раз-таки больше всего настроены друг против друга, они не осознают, насколько им было бы выгоднее, насколько больше программ бы выделялось нам интернациональных, насколько открытее вообще было бы все. Потому что я не люблю границы, а они у нас есть.
Друзья, сто процентов. У меня там друзей очень много. И я там нашел очень много интересных людей.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Да, хотел бы, конечно, уехать отсюда. Но на данным момент мне нравится моя работа, мне нравится то, что я делаю. Я встречаю очень много интересных людей. Но в будущем — я думаю, что образование, учеба намного лучше в тех местах, в которые я хотел бы поехать. Ну, я рассматриваю Европу, возможно даже, недалеко отсюда.
Как относишься к власти?
Сложный вопрос, к власти нельзя относиться однобоко. То есть нынешняя власть, которая сейчас поменялась… Мне нравятся некоторые нюансы, от которых она избавилась, от некоторой бюрократии, от которой она избавилась с предыдущим президентом. Но при этом всем, это власть, опять же, однобокая. Это часть одной здесь фирмы — все прекрасно знают какой — и это не идет в ногу с развитием, это полностью противоречит развитию.
Из-за чего был конфликт?
В 92-м году? Я родился через год. Ну, у меня отец воевал, на стороне Приднестровья. На тот момент он закончил военный университет, и он мне много чего рассказывал, то есть он просто вынужден был идти. Что я из всего этого понял, что это совершенно глупая, никчемная, никому не нужная война, которая была на каком-то непонятном конфликте — языковом, как я понимаю, но при этом языкового конфликта как такового и не существует. Это было просто то время, когда мультикультурный народ просто начал территориально воевать друг за другом, потому что им так сказали.
Есть работа?
Официально работы нет, поэтому приходится каким-то образом хитрить и подрабатывать. То есть, если у меня сейчас есть работа, то сезонная, так как люди путешествуют обычно мало сюда, но если путешествуют, то они едут сюда только летом, в основном. А зимой мне приходится либо искать что-то на стороне, либо работать через интернет, фрилансить, либо уезжать отсюда.
Боишься новой войны?
Нет, я совершенно спокоен. Более чем. Не люблю паранойю в людях, когда они говорят о войне. Они живут просто каждый день, смотря телевизор. То, что они видят там каждый день — там, сверху говорят, что будет война, будет война. Точно не будет. Слишком много интересов внешних, чтобы ее не было.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Нет, на том берегу нет.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Молдове было бы выгодней быть вместе, экономически. То есть, например, олигархам — им невыгодно. Людям, у которых интересы денежные, которые уже у власти, им невыгодно. А простым людям, которые как раз-таки больше всего настроены друг против друга, они не осознают, насколько им было бы выгоднее, насколько больше программ бы выделялось нам интернациональных, насколько открытее вообще было бы все. Потому что я не люблю границы, а они у нас есть.
Дмитрий Савка, выпускник госуниверситета медицины и фармакологии
24 года, Каменка-Кишинев
24 года, Каменка-Кишинев
Приднестровье — это Молдова?
Наверное, я скажу, да. Это было одно целое когда-то и случилось то, что случилось. Живут те же люди, та же культура. Я думаю, что да...
Наверное, я скажу, да. Это было одно целое когда-то и случилось то, что случилось. Живут те же люди, та же культура. Я думаю, что да...
Читать далее...
Жители с другого берега — друзья или враги?
Однозначно, они для меня друзья. Я не вижу разницы между левым или правым берегом. Для меня это одно целое.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Так сложилась сейчас ситуация, что, наверное, да. Оставаться нет смысла, тем более в профессии, которую я для себя выбрал. Тяжело выжить, поэтому — да. Самый близкий для меня вариант — это Румыния.
Как относишься к власти?
Нейтрально. В последнее время, как начал учебу, в политику не захожу. Я от нее так, подальше нахожусь. Скажем так, что можно желать лучшего с обеих сторон — и Приднестровья, и Молдовы.
Из-за чего был конфликт?
Наверное, не знаю. Мне трудно ответить. Люди не поделили, или, лучше сказать, так было задумано, чтобы разделить эти оба берега. Чтобы какие-то дела проводить. Я не знаю, вопрос с подвохом.
Есть работа?
Скажем так: я очень хотел работать. Я пробовал устроиться, как я и хотел, это было трудно. Я пробовал два раза и в конце не получилось. Потому что мы живем там, где мы живем. Самое интересное, что после [беседы с главврачом] ехал в маршрутке, и там передавали новости, где говорили, что не хватает 2000 медработников. Мне стало интересно: где же те места. Ты хочешь устроиться, а тебе говорят, что мест нет.
Боишься новой войны?
Наверное, войны боятся все, я так думаю. Это самое страшное, что может случиться. Случится ли она? Я думаю, что нет. Я думаю, что до такого не дойдет. Надеюсь, что люди стали умнее. Тем более уже есть молодежь, которая чаще ездит и по Молдове, и по Приднестровью, они знают, что Молдова это не враги. То же самое касается и Молдовы.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Конечно, я живу в Приднестровье, на левом берегу, но вся моя семья из Молдовы, то есть мы переехали туда. Большинство моих родственников с правого берега.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Опять коварный вопрос. Я думаю, что шансы есть. Приднестровью некуда идти. Со всех сторон либо Молдова, либо Украина, и как-то даже если оно хочет в другую сторону, то не получится. То же самое касается и Молдовы. Молдова не может зайти куда-то без Приднестровья. Поэтому, я думаю, да.
Однозначно, они для меня друзья. Я не вижу разницы между левым или правым берегом. Для меня это одно целое.
Хотел бы уехать отсюда и куда?
Так сложилась сейчас ситуация, что, наверное, да. Оставаться нет смысла, тем более в профессии, которую я для себя выбрал. Тяжело выжить, поэтому — да. Самый близкий для меня вариант — это Румыния.
Как относишься к власти?
Нейтрально. В последнее время, как начал учебу, в политику не захожу. Я от нее так, подальше нахожусь. Скажем так, что можно желать лучшего с обеих сторон — и Приднестровья, и Молдовы.
Из-за чего был конфликт?
Наверное, не знаю. Мне трудно ответить. Люди не поделили, или, лучше сказать, так было задумано, чтобы разделить эти оба берега. Чтобы какие-то дела проводить. Я не знаю, вопрос с подвохом.
Есть работа?
Скажем так: я очень хотел работать. Я пробовал устроиться, как я и хотел, это было трудно. Я пробовал два раза и в конце не получилось. Потому что мы живем там, где мы живем. Самое интересное, что после [беседы с главврачом] ехал в маршрутке, и там передавали новости, где говорили, что не хватает 2000 медработников. Мне стало интересно: где же те места. Ты хочешь устроиться, а тебе говорят, что мест нет.
Боишься новой войны?
Наверное, войны боятся все, я так думаю. Это самое страшное, что может случиться. Случится ли она? Я думаю, что нет. Я думаю, что до такого не дойдет. Надеюсь, что люди стали умнее. Тем более уже есть молодежь, которая чаще ездит и по Молдове, и по Приднестровью, они знают, что Молдова это не враги. То же самое касается и Молдовы.
Есть родственники на том берегу Днестра?
Конечно, я живу в Приднестровье, на левом берегу, но вся моя семья из Молдовы, то есть мы переехали туда. Большинство моих родственников с правого берега.
Приднестровье и Молдова будут вместе?
Опять коварный вопрос. Я думаю, что шансы есть. Приднестровью некуда идти. Со всех сторон либо Молдова, либо Украина, и как-то даже если оно хочет в другую сторону, то не получится. То же самое касается и Молдовы. Молдова не может зайти куда-то без Приднестровья. Поэтому, я думаю, да.
